В отличие от противника, занятого отражением нападения, Шурика последствия собственной неудачной атаки не взволновали. Он боролся с собственной броней. Причем к величайшему удивлению его принятой борьба эта увенчалась частичным успехом — песок просветлел и теперь позволял видеть, что происходит вокруг. Решив не фарисействовать и не искать добра от добра, толстяк наконец-то перенес внимание на врага. Увиденное, в целом, ему понравилось, но он понимал, что одного частично удавшегося заклинания не достаточно. Выиграть надо так, чтобы в его победе никто не сомневался.
Ассомбаэль покрутил головой, расслабляя шею, несколько раз глубоко вздохнул, вытянул когтистые лапы перед собой… Некоторые наблюдавшие за поединком дханны с одобрением кивнули, увидев между ладонями клубок темно-вишневого пламени. Однако дальнейшие действия Шурика поразили даже видавших виды тысячелетних демонов. Он открыл пасть, скосил глаза на огонь, еще шире раздвинул челюсти и, после недолгого колебания, проглотил пламя. Постоял, прислушиваясь к ощущениям. Облегченно выдохнул и опустился на четыре лапы.
В вертикальном положении у Шурика оказалось не четыре точки опоры, как явствует из простейшего арифметического подсчета, а пять. Пятой служило брюхо. Алла хотела подумать нечто ехидное на этот счет, благо транслируемые ощущения лучились оптимизмом, но не успела сформулировать мысль. Над ухом зашипела Неждана.
— Что он делает?
— Не знаю, — так же тихо ответила Алла. — Он упоминал о чем-то вроде «Дыхания Дракона».
— Оно совершенно иначе исполняется. Огонь вообще никогда не глотают, даже тело могущественного не способно выдержать… Что происходит?
С Шуриком происходили странные — для незнакомых с ним личностей — метаморфозы. Его тело раздувалось, словно резиновый мешок, гладкие тугие бока уже вовсю выпирали в стороны. Морда у него покраснела, глаза выпучились, куцый короткий хвост встал торчком и даже маленькие ушки забавно топорщились, намекая на грядущий сюрприз. Вообще толстяк выглядел так, будто его в прямом смысле слова распирает изнутри.
Йеваул уничтожил последние звезды и замер, не зная, что делать дальше. Внешний вид родича смутил и его. Неизвестно, как долго он находился бы в ступоре и что собрался бы предпринять — времени у него не хватило. Шурик открыл рот.
Колоссальный поток огня вырвался из мясистого демонического тела, расширяясь, превращаясь в сжигающую все на своем пути реку. Белая плазма ударила в Йеваула, словно нож сквозь паутину, прошла через огородившую турнирное поле печать и ударила прямиком в возлежавшего на троне Велуса. Старейшина скрылся в ярчайшей вспышке. Почти мгновенно волна дошла до стены зала и расплескалась по ней яркими брызгами, оставив после себя глубокую, метра четыре, выемку.
Алла заморгала, пытаясь привести зрение в норму. Что там творится? Вот Шурик, выглядящий худеньким, бледным и очень испуганным. Судя по ощущениям, господина опять обуяла паника, и принятая его понимала — не каждый день удается отвесить плюху собственному прадеду. Вот Велус, слегка закопченный, медленно встающий с трона, его губы растягиваются в широкой неудержимой улыбке. Краем глаза женщина видела других дханна, шокированных происшедшим, не знающим, как реагировать на столь эффектную и неожиданную концовку поединка.
Вот кого она не заметила, так это Йеваула. Нет его. Совсем нет.
А потом небо раскололось, принося гром и молнию, и запах леса, и волчий вой под луной. Голова Аллы закружилась. На мгновение она увидела поднимающихся из-под земли призраков и стихийных духов, танцующих между струн силы, поняла шепот дождя и пение птиц. Шум кометы, пролетавшей над лесом, заставил ее зажать уши руками, но грохот нарастал, сопротивляться ему было невозможно, и в какой-то момент женщина не выдержала.
Тихо заскулив, принятая упала в обморок.
Потолок выглядел непритязательно. В доме-Дереве женщину вообще поражало ненавязчивое сочетание простоты, даже примитивизма, и ненавязчивого ощущения основательности. Строили, или выращивали, здесь на века.
Плотное переплетение корней исчезло, заслоненное знакомой лохматой головой. Шурик опять что-то жевал. Алла присмотрелась: челюсти работали монотонно, не стараясь поскорее пропихнуть кусок в необъятную утробу. Значит, спешить некуда и волноваться не о чем.
— Пришла в себя?
— Относительно, — принятая осторожно приподнялась на локтях, переждала легкий приступ головокружения. Уточнила: — Мы ведь победили?
Толстяк не стал спорить на счет «мы» и согласно кивнул, отдавая служанке часть лавров.
— А с Велусом что?
— Что ему сделается? — фыркнул Шурик. — Слона дробиной не убьешь. Обрадовался, что я его удивить сумел, кольцом золотым на радостях одарил. Тебя его хохотом приложило.
— Чем?
— Ну, непроизвольным выплеском силы. Была бы человеком, совсем умишком двинулась, а так — легко отделалась.
Нельзя сказать, что услышанное Аллу поразило. Чем глубже она погружалась в мир дханна, тем с большим пиететом и опаской относилась к возможностям старейших из них.
— То есть все хорошо?
Толстяк пожал плечами. Дескать, «чего спрашиваешь, если и так знаешь?». Женщина нахмурилась. По ее представлениям, сейчас Шурик должен был прыгать от радости, напоминая получившего вожделенную кость щенка, а не сидеть в одиночестве с видом христианского мученика перед казнью.
Что-то не так.
— Что еще случилось? Нам все-таки придется уехать?
— Нет, что ты, — успокоил ее Шурик. — Владение оставлено за мной. Да еще Велус на девяносто девять лет мои земли под свою защиту взял, так что тронуть их никто не посмеет. Во всяком случае, из нашего Дома точно.
— Даже родители Йеваула? Они ведь отомстить захотят.
— Йеваула из-под удара выдернуть успели, он жив.
— Ты не слишком этому рад, — проницательно отметила Алла.
— Он мой враг, — спокойно сообщил молодой дханн. — Я его опозорил. Теперь мира между нами быть не может. Может, лучше бы я его сейчас убил — не пришлось бы потом удара в спину ждать.
Женщина с удивлением подумала, что мысль об убийстве не кажется ей противной. Может, потому, что обсуждали они не человека? Или она действительно начала проникаться жестокой, но по-первобытному справедливой логикой бессмертных демонов.
— Так мы можем ехать домой?
— Да, конечно. Хоть сейчас.
— Так чем ты расстроен? — Алла нутром чуяла подвох, но не понимала, в чем он. — Ты добился, чего хотел. У тебя есть свой собственный дом, относительная свобода, уважение окружающих. Глава семьи тебе благоволит, у недоброжелателей на какое-то время связаны руки. А ты, вместо того, чтобы радоваться, забаррикадировался в комнате глупой необразованной принятой, и веет от тебя тоской и холодом.
Впервые за весь разговор Шурик посмотрел в лицо своей спутницы.
— Сама поймешь.
Ей потребовалось два дня. Она стояла за спиной принявшего, слушала его разговоры с сородичами, иногда даже понимая, о чем они говорят, и постепенно осознавала — Ассомбаэль здесь чужой. Родня его не принимает. Внешне все выглядело благопристойно: его хвалили, поздравляли с победой, желали счастья, давали советы. Но его не считали своим.
Не считали равным. Для дханна выигрыш Шурика был чем-то из разряда счастливой случайности, надеяться на которую в будущем глупо. Он был неправильным демоном. Шурик неправильно использовал магию, не так относился к принятым или ведающим, завязывал со смертными знакомства, бессмысленные с точки зрения родни. Даже испытания на титул подтвердили эту инаковость. И доказывать, что победа была заслуженной, выстраданной, закономерной — бессмысленно. Не поверят.
Алла иногда видела такое по отношению к некоторым людям. Вроде бы умный человек, общительный, но почему-то в компанию его не принимают. Жестами и мимикой дают понять, что он здесь лишний и рядом с ним остальным слегка не уютно.
А еще она поняла, что здесь они никому не нужны. Разве что в качестве пешек во внутренних интригах пригодятся. Утром третьего дня она предложила уехать домой. Шурик только кивнул, соглашаясь, и отправился прощаться с отцом, старейшиной и немногими союзниками.
Задержаться его не уговаривали.
Эпилог
Который вполне может стать прологом
Через перекресток проносились разные машины — легковушки и грузовики, пожарные и милиция, мотоциклисты и редкие «хрустики»… в смысле, скутеристы. Водители поглядывали по сторонам, притормаживали, пропуская торопыг или, наоборот, прибавляли скорость, стремясь одолеть дорогу побыстрее. На маленькое придорожное кафе-забегаловку не обращал внимания никто.
Но если бы нашелся человек, движимый голодом или другими причинами, который зашел бы внутрь крошечного зала и уселся за один из двух деревянных столов, то его глазам предстала бы удивительнейшая компания. По одну сторону сидели два монаха, причем тот, что поменьше, одной рукой придерживал здоровенный рюкзак едва ли не с себя ростом. Второй святой отец, с куда большими габаритами, ограничился одним резным посохом. В свободных руках он как раз держал листок бумаги, чье содержание зачитывал вслух:
